Опытом работы с нобелевскими лауреатами могут похвастаться далеко не все крупные ученые. Что же до студентов и аспирантов, шанс заниматься наукой под началом такого человека выпадает единицам. Мы поговорили с Денисом Бандуриным — молодым российским ученым из группы Андрея Гейма — о том, что представляет из себя Национальный институт графена в Манчестере и каково это — трудиться под научным руководством пионера в области исследований двумерных материалов.
— Расскажи, как ты попал в лабораторию к Андрею Гейму? Сложно ли это было? Работает ли у вас еще кто-то из России?
— В Манчестере довольно много сотрудников родом из постсоветского пространства. Например, в одно время со мной в аспирантуре учились бывшие студенты Физтеха Алексей Бердюгин и Давид Казарян. Путь у нас был, наверное, одинаковый. Открывался набор студентов — мы подавали свои резюме.
Уже в России моей тематикой был графен и другие углеродные наноматериалы. Я занимался полевой эмиссией в МГУ. И там получил некоторые представления о том, что такое графен. После этого было уже проще ориентироваться в Манчестере. Туда я поехал на PhD. Это было в марте 2014 года, сразу после защиты диплома.
— Ты проходил какое-то собеседование прежде, чем тебя взяли?
— Да, у меня было собеседование с Ириной Григорьевой (супругой Андрея Гейма — прим. ред.), профессором в Манчестерском университете. Я в течение часа рассказывал о том, чем занимался в Москве. У меня к тому моменту уже было две публикации, которые, вероятно, помогли с приемом на работу и в аспирантуру в Манчестере. Видимо, мне удалось показать, что в Москве я занимался чем-то осознанным, и поэтому я получил оффер.
— Какие задачи перед тобой ставили?
— Задачи совершенно разного характера. Я начинал заниматься созданием образцов. Пытался заниматься разными темами как физик, был и некоторый элемент химии в моих исследованиях. Потом я сосредоточился на электронном транспорте — той теме, которой я занимаюсь последние годы вместе с Андреем и Ириной.
— Как у вас в лаборатории ведется работа? Андрей принимает непосредственное участие в исследованиях, или он эти процессы только курирует?
— Я знаю, что во многих группах работа происходит так: есть большой босс, который сидит где-то в кабинете, и ты его редко видишь. С Андреем абсолютно не так. Это совершенно уникальный, удивительный человек, которого ты можешь встретить в коридоре, сказать: «Можно я вам что-то покажу?» Он всегда придет и с тобой пообщается. Он может прийти просто потому, что ему интересно, спросит: «Что-нибудь интересненькое есть?», сядет — и вы с ним все обсудите.
Я был у Андрея PhD-студентом, и это самое крутое время, которое у меня было, потому что я целыми днями был погружен в передовую науку. Это невероятное счастье — заниматься наукой с Андреем и Ириной. Когда вы переходите к вопросам физики, они дают тебе определенную свободу действий, в то же время задают очень правильное направление. То есть, с одной стороны, у тебя есть к кому прийти и сказать: «У меня не получается». А с другой стороны, ты можешь начать разбираться в каком-то вопросе, тебя оставят на некоторое время покопаться в этом. Затем ты расскажешь — тебя выслушают и скажут, что делать дальше.
Добавлю, что для меня работа с Андреем — это что-то совершенно невероятное. Ты учишься такому количеству всевозможных навыков. Ты видишь, что он думает не так, как мы, а совершенно с другой стороны. А еще Андрей очень здорово пишет статьи. Он и нас учит писать, чтобы мы пытались правильно мыслить. Это безумно сложно. Если посмотреть на обыденные научные статьи, в том числе и мои, обнаружится, что никто толком не умеет писать. Нам всем нужно учиться писать у Андрея. Если почитать его статьи — они читаются легко как маленькие рассказы.
— А сколько у вас людей всего в группе?
— Трудно даже сосчитать. В нашей лаборатории физики конденсированного состояния вещества очень много подгрупп и много разных тематик. Сейчас в Манчестере построили огромный центр — Национальный графеновый институт. И некоторые люди действительно работают только с Андреем, некоторые работают в своих группах. Поэтому само комьюнити, которое занимается графеном в Манчестере, колоссальное. Электронным транспортом вместе с Андреем занимается человек 15–20. Есть люди, которые делают образцы, есть люди, которые их измеряют.
— Хотелось бы задать тебе еще один вопрос. Вряд ли для тебя секрет, что в какой-то момент у большого количества ребят, которые погружаются в физику, случается кризис, происходит разочарование в своем выборе, если, например, не повезло с научным руководителем. По многим пунктам должно повезти, чтобы ты сразу понял, что это действительно дело твоей жизни. Что, по-твоему, стоит предпринимать тем, кому все-таки не повезло сразу?
— Меньше об этом думать. Нужно делать по максимуму, что можешь. Ты в любом случае начинаешь заниматься какой-то темой со своим научным руководителем. Пока ты студент или аспирант, ты не можешь заниматься тем, что тебе самому кажется правильным. Получается, не получается — ты должен делать то, что нужно, и выключать эмоции. И когда ты сделал свой проект, даже если он не получился, нужно идти дальше. Если не нравится работа в одной лаборатории, нужно все равно выложиться, а потом делать дальнейшие выводы. Я так это воспринимаю. В науке ведь постоянно что-то не выходит.
— Есть ли, на твой взгляд, разница в том, как взаимоотношения внутри научного коллектива и сама научная деятельность организованы у нас и тем, как это устроено в Европе?
— На мой взгляд, количество времени, которое мы уделяем науке в Манчестере, превосходит время, затрачиваемое на науку в России. Поясню. Я был студентом в Москве: приходилось подрабатывать и зарабатывать деньги на жизнь. Аспирантам неизбежно нужно работать дополнительно, чтобы нормально жить, потому что стипендия в России — это не зарплата. Как результат, когда ты распределяешь свои дела таким образом, что на науку уходит 50% времени, естественно, ты ничего не можешь добиться в этой сфере. На науку должно уходить 150% времени, когда ты 24/7 в лаборатории, как, например, Андрей. Он постоянно в лаборатории — в субботу, в воскресенье. При таком подходе, скорее всего, и результат не заставит себя долго ждать.