Вручение Нобелевской премии по физике, Здание Стокгольмской Городской Ратуши,1964 год, (Слева направо Ч. Таунс, А. М. Прохоров, Н. Г. Басов)
У некоторых из нас на примете есть человек, с которым мы лично знакомы и за которым, мы знаем, наблюдают тысячи таких же, как мы. Эта исключительная личность несет в себе любовь к непрерывному созиданию, в противном случае она никогда бы не стала нашей путеводной звездой. Но не задуматься ли нам о существовании обратной связи: среди многочисленных забот на научном и политическом поприще, видит ли нас этот человек, интересует ли его наша будущность?
В музее-кабинете Николая Басова. Внушительных размеров письменный стол заставлен стопками научных книг, громоздящихся небрежными приземистыми возвышениями. Нет ощущения напускной прибранности, присущей большинству исторических музеев: легкий живой беспорядок, привнесенный энергичной человеческой рукой, невозможно спутать ни с чем.
Первопричина научного процесса
За пределами Союза о Басове говорили прежде всего как об ученом: в 1964 году он вышел из здания мэрии в Стокгольме с мировым званием основоположника квантовой электроники. Как и многие другие нобелевские лауреаты, он был еще и просветителем, педагогом, наставником. Вы непременно скажете, что второе следует из первого: если человек владеет знаниями, то он будет их передавать, — в этом будет заключаться ваше главное заблуждение. Ученые первой величины способны аккумулировать информацию и пополнять ее нововведениями, совершая феноменальные открытия, но порой не могут постичь одну прописную истину: «Кадры необходимо воспроизводить!»
В аэропорту Шереметьево: Николай Басов и Александр Прохоров дают интервью Николаю Железнову перед вылетом в Стокгольм на вручение Нобелевской премии
Басов же был убежден, что невозможно взрастить настоящего исследователя, просто выдав ему литературный багаж и отправив в свободное плавание самообразования. «Всегда должен быть кто-то рядом, чтобы участвовать с тобой в научном процессе вместе», — последнее слово должно быть выделено из общего контекста интонационно, так как именно в нем Басов видел двигатель, первопричину непрерывного научного процесса.
Николай Геннадьевич был «глыбой» советского просвещения: долгие годы он царил в мире научной публицистики в качестве главного редактора журналов «Наука», «Квантовая электроника» и «Природа», был председателем общества «Знание», возрождающего искореженную войной систему всесоюзного образования. Но есть вещи эпохальные для человека, которым он посвящает десятилетия своей жизни, с которыми мы его ассоциируем; в случае Басова это были не редколлегии или просветительские лекции, читаемые ораторами по всему Союзу.
Явлением поистине исполинским в жизни Николая Геннадьевича было то, что росло и крепло вместе с его научным авторитетом: Лаборатория квантовой радиофизики постепенно формировалась вокруг фигуры Басова еще с начала 50-ых, вскоре после того, как он впервые вошел в ФИАН младшим научным сотрудником в 48-ом. Окончательно лаборатория организовалась только к 1963 году, стремительно разрастаясь, пополняясь новыми талантливыми сотрудниками, она превратилась в Отделение квантовой радиофизики ФИАНа. За все это время Басов успел примерить на себя и роль заместителя, и директора института, несмотря на то что административная работа была довольно продолжительной, она была временной, а с Отделением квантовой радиофизики он был неразлучен до самой смерти.
Чарльз Таунс посещает ФИАН 13 ноября 1965 года (Слева направо: А. М. Прохоров Н. Г. Басов и Ч. Таунс)
Школа
Было у Басова и другое детище, принесшее ему немало радости, заключившее в себе раз и навсегда тот принцип «вместе», который он стремился реализовать: в 1971 году он основал Высшую школу физиков, организационно оформленную как Специальный факультет физики МИФИ. На самом деле, это формальное определение новой образовательной структуре не вполне подходило, так как преподавательский подход там реализовался непривычный для университетов тех времен, однако во взыскательном мире советских названий и аббревиатур не нашлось место новому понятию.
Но когда «авторское» говорящее название стало, наконец, официальным — Высшая школа физиков смогла поведать о своих прогрессивных образовательных методах гораздо больше. Эта школа в корне отличалась от любого факультета тем, что, несмотря на большую долю самостоятельности в учебном процессе, студенты всегда работали бок о бок со старшими научными сотрудниками. Они именно работали в лабораториях, не просто внимали преподавателям на лекциях и семинарах, формируя из очередной порции материала пассивный неподвижный пласт в своих головах.
Желторотых первокурсников в Высшей школе физиков никогда не было: сюда зачислялись лишь студенты, успешно отучившиеся до этого два с половиной года в других вузах. Но откуда такая специфика набора: почему перед весенним семестром и почему непременно на базе МИФИ? Разумеется, всему можно найти объяснения — достаточно заглянуть в прошлое.
Четыре лекции Эйнштейна
Весна и лето в год выпуска из школы всегда наполнены щемящей сердце счастливой тревогой ожидания, и Басов наверняка ощущал бы то же самое, если бы июньские дни после окончания экзаменов не ознаменовались началом войны. Волна мобилизации направила выпускника прямиком в Куйбышевскую военную медицинскую академию, оттуда, в 1942 году, — в Киевское военно-медицинское училище, а в сорок третьем — прямиком на Первый Украинский фронт, в батальон химической защиты, в качестве ассистента врача.
Лейтенант медицинской службы Н. Г. Басов с боевыми товарищами, Подмосковье, 1943 год
Порой приходилось подолгу рыть землянки; работа тяжелая — нет-нет, да и напомнит о себе не так давно затянувшаяся рана. Тогда и пожаловался на боли один солдат, а до этого молодой медбрат скальпель в руки брал, только ассистируя врачу. Однако на войне даже новичкам приходится становиться хирургами, оперировать самостоятельно. И Басову пришлось: проблемой, правда, оказалась не боевая рана — аппендицит, но и с этим трудно справиться. Лишь однажды он видел, как врач удалял аппендикс, следил тогда внимательно, запоминая каждое движение недрожащей, уверенной руки. И повторил; только без качественной анестезии (далеко не всегда на фронте можно ее обеспечить): так, полстакана спирта пациенту — и пусть терпит.
В минуты, когда помощь Басова не требовалась, он беспрестанно думал о мире. Всю войну в вещмешке ассистента врача обитали тонкие, в скромном переплете книги — «Основы теории относительности» — четыре лекции Эйнштейна, прочитанные им в Принстоне, и «Квантовая теория излучения» Гайтлера; Басов зачитывался ими еще со школьной скамьи. В отличие от многих боевых товарищей, которых война всецело поглотила, он знал, куда пойдет, когда, наконец, сменит военную форму на штатский костюм.
«Квантовая теория излучения» Гайтлера: она побывала с Николаем Геннадьевичем на фронте, обитала в студенческом общежитии, а появилась у будущего физика и вовсе в его школьные годы
Уже в Берлине, во второй половине сорок пятого, батальон, в котором служил Басов, участвовал в демонтаже немецких химических заводов. Боясь не успеть, медбрат зачастую оказывал первую помощь прямо в производственных цехах, не вынося солдат на улицу, в подобных случаях он и сам не раз становился пострадавшим. За те полгода он дважды был госпитализирован: в первый раз ногу поразил иприт, во второй — цианистый калий лишил на некоторое время способности видеть. Через девять лет, когда Николай Геннадьевич уже работал в ФИАНе, во время эксперимента случился еще один взрыв ядовитого газа. Эти три тяжелых удара, полученные еще в молодости, не могли не сказаться на здоровье будущего академика.
Счастливый билет
Хотя всех прибывших с фронта в университеты зачисляли без внутренних испытаний, Басов так и не смог поступить в МГУ осенью сорок шестого: когда он приехал в Москву 26-ого сентября занятия уже шли, даже волна приема запоздалых абитуриентов завершилась.
Возвращаться домой, в Воронеж, томиться целый год в ожидании не хотелось. Задумавшись, Басов смотрел в запыленное качающееся из стороны в сторону окно: трамвай степенно плыл по городу. И вдруг, на одной из остановок, белеющий листок объявления, зоркие глаза тут же впились в него: «…Московский механический институт (послевоенное название МИФИ — прим. ред.) открывает дополнительный набор на зимний семестр…»
Так вчерашний ассистент врача начал все то, о чем думал, еще сидя в окопах. Инженерно-физический факультет (позднее факультет теоретической и экспериментальной физики) стал пристанищем для басовской мечты.
Студенты инженерно-физического факультета на первомайской демонстрации (Николай Басов первый справа), 1947 год.
Студенты, обучавшиеся по образовательной системе, созданной впоследствии самим Николаем Геннадьевичем, долгое время не могли взять в толк, отчего их набирают именно зимой: еще осенью преподаватели начинали искать по всем республикам талантливую молодежь, которая по тем или иным причинам не смогла приехать в Москву для поступления в столичные вузы. Знай они тропу, которая самого Басова привела в институт, едва бы задались этим вопросом. Николай Геннадьевич по личному опыту знал, что есть люди, которым нужен такой счастливый билет, и что они достойны его обрести.
Звездная плеяда
А пока вот он, сидит в лекционной аудитории с однокурсниками. Большинство товарищей — вчерашние фронтовики, напряженно трут себе переносицы, щурясь, следят за рукой лектора: трудно после нескольких лет, в которые только ужас наполнял мысли, пытаться вновь постигать точные науки. Но в жизни Басова, казалось, этих мук не было, он словно и не переставал думать о научном прогрессе. Четыре лекции Эйнштейна в лаконичном переплете были тому свидетелем. Не успевала появиться на доске очередная выкладка, как студент уже просил ее прокомментировать. Это порой заставляло призадуматься на минуту–две даже преподавателя.
Академики, составлявшие тогда педагогический состав инженерно-физического факультета, замечали серьезного вдумчивого вопрошателя, однако непосредственное участие в его судьбе принял лишь один из них — Михаил Александрович Леонтович. Он относился к Басову с особенной, несколько нехарактерной для ниточки учитель-ученик, теплотой. Теплота эта была не слепая, непонятно откуда взявшаяся, а требовательная: Леонтович понимал, чего студент может достичь, и спрашивал его вдвойне. Так, Басов досрочно защитил диплом, стал все чаще наведываться в ФИАН, обучаясь там постановке экспериментов.
Идея «отбора лучших»
Организации учебного процесса студентов Басов посвящал немало времени не только как основатель Высшей школы физиков, но и как директор ФИАН: в институте разместились базовые кафедры МИФИ, МФТИ и МГУ…
Он подходил к любому делу с присущей государственному деятелю конструктивностью, вместе с тем высокий ранг не мешал ему слышать и слушать, улавливать среди множества чужих мнений ценные мысли. Внешняя сдержанность не выдавала сомнений, подозрений и тяжелых дум. Невозмутимый наружно, Николай Геннадьевич болезненно переносил развал больших научных направлений в годы Перестройки.
Этому предшествовала совершенно иная эпоха — эпоха бесконечной череды открытий. Басов лично сформировал преподавательский состав Специального факультета: исключительно ученые из Академии наук. Это было принципиально важно, так как позволяло рассказывать студентам о новейших исследованиях прямо «от станка», как только сведения о них появлялись в научном сообществе.
На семинаре в ФИАНе, 70-е годы
Более того, Николай Геннадьевич частенько приходил на семинары к студентам не один, а со своими коллегами, известными физиками, прививая ученикам культуру отслеживания научных новостей: чтения статей и их дальнейшего обсуждения. Тогда это не было чем-то факультативным, считалось неотъемлемой частью становления молодых сотрудников как ученых.
«Вы острие советской науки, вы должны это понимать!» — регулярно напоминал он. Была установлена высокая планка, необходимо было держать ее: и на факультете, и в ФИАНе господствовала идея «отбора лучших».
«Любимое детище»
Но Басов оказался прав: в наши дни и интернет, и волоконно-оптические средства связи заключают в себе основы применения лазерного излучения. Всего лишь через год после демонстрации работы первого лазера, в шестьдесят втором, он начал делать удивительные предположения: «Вообразите, как тысячи телевизионных каналов бегут по одной единственной нити связи!..»
Генератор басовских идей работал без устали: одни оставались лишь на бумаге и в качестве замечаний во время докладов, другие – выливались в целые теории, глобальные направления. Примером последнего стал лазерный термоядерный синтез — «любимое детище» неутомимого физика. Оказалось, что с помощью лазера можно возбуждать термоядерную реакцию — Николай Геннадьевич мог с упоением рассказывать об этом часами.
Лазер «Кальмар» — первая в мире многоканальная установка для сферического облучения термоядерных мишеней. Была создана в начале 70-х под руководством Басова
Басов в своем лазерном «термояде» души не чаял, до такой степени, что порой безвозвратно терял из виду исток разговора. Для очередной конференции сотрудники сделали Николаю Геннадьевичу доклад по лазерным технологиям: долго корпели над ним, потом согласовали с самим докладчиком. А в день, когда нужно было держать речь, Басов поднялся к кафедре, сказал две-три фразы по теме, а потом невзначай лазерные технологии отбросил, без всяких бумажек, еще сорок минут вещал о «термояде».
А все началось еще в далеком шестьдесят втором, когда он впервые поведал о роли лазерного излучения в исследовании термоядерных реакций на заседании Президиума АН СССР, двумя годами позднее свет увидела совместная с Крохиным статья «Условия разогрева плазмы излучением оптического
Установка Дельфин (фото. октябрь 1975 года)
генератора», а еще через четыре года от изложения на бумаге перешли к практике: был поставлен эксперимент по нагреву плазмы лазерными импульсами длительностью в стомиллиардные доли секунды. Итог — подтверждение высказанной теории: шарик-мишень из термоядерного горючего был нагрет до температуры, необходимой для реализации термоядерного синтеза, ученые смогли пронаблюдать термоядерные нейтроны.
Технология в скором времени разлетелась по миру, особенно она приглянулась исследователям в Японии и США. Так по предположениям Басова и должно было произойти: он и его коллеги стремились к международному сотрудничеству.
Когда все спали, он – нет
Со временем рамки обособленной отечественной науки начали таять, работы наших исследователей все чаще появлялись на страницах иностранных журналов, тогда же они начали выезжать за границу на научные конференции. Делегации от России всегда были огромными, и, как это обычно бывает, все докладчики выступали в разное время. Поэтому порой случалось так, что пока один из представителей рассказывал о своем научном изыскании, остальная часть делегации не присутствовала на его докладе. Однако к Басову это правило было неприменимо: он не мог заниматься своими делами в волнительный момент для кого-то из своих. Когда все спали, он – нет.
В Японии с супругой К.Т. Басовой, 1992 год
Учеников Басова можно с уверенностью назвать «производными от его стараний», и это не может звучать бездоказательно: ощутимую часть своих трудовых будней Николай Геннадьевич проводил, прислушиваясь к обсуждениям коллег, в особенности, к молодежи. Очень трудно жить и пытаться ничего не упустить в одиночку: всем созидателям нужны сподвижники, всем, даже гениям с зорким взглядом.
Автор благодарит Виноградова Александра Владимировича, главного научного сотрудника Лаборатории рентгеновской оптики, Канавина Андрея Павловича, ведущего научного сотрудника ФИАН, и Ирину Николаевну Завестовскую, директора Высшей школы физиков, за прекрасный рассказ о своем наставнике, затрагивающий важные моменты его жизни, повествующий об интересных чертах его характера. Помимо этого, большую признательность автор выражает Любови Павловне Скороваровой за помощь в творческой корректировке текста.
Использованные материалы: интервью о Николае Геннадьевиче Басове с Ириной Николаевной Завестовской; статья из рубрики «О нас пишут» с официального сайта ФИАНа им. П.Н. Лебедева, автор Юрий Дризе; книга-альбом «Николай Геннадьевич Басов. К 95-летию со дня рождения» под редакцией Андрея Алексеевича Ионина.
3
