Источник: scientificrussia.ru
9 января на 102-м году жизни ушел из жизни знаменитый физик-теоретик, академик, профессор МФТИ Исаак Маркович Халатников. Наша редакция встретилась с его коллегой Михаилом Викторовичем Фейгельманом и попросила рассказать, каким ему запомнился выдающийся ученый.
Исаак Маркович окончил Днепропетровский государственный университет, во время обучения в котором ему удалось сдать экзамены по теоретическому минимуму Льву Давидовичу Ландау До этого только восьмерым студентам посчастливилось пройти у него аттестацию. Именно Ландау позже и пригласил Халатникова в аспирантуру Института физических проблем, где будущий ученый начал заниматься исследованием теории сверхтекучести. На протяжении многих лет Исаак Маркович являлся ведущим специалистом в этой области и внес огромный вклад в ее развитие. В 1971 году вышла одна из знаменитых монографий Халатникова «Теория сверхтекучести» и стала настольной для всех теоретиков, которые работают в данной сфере.
В 1946 году Исаак Маркович принял участие в разработке Атомного проекта под руководством Ландау. Группа занималась численным моделированием различных процессов, связанных с производством ядерного оружия и ядерным взрывом.
В 1954 году Исаак Маркович стал профессором МФТИ, читал лекции и руководил студентами и аспирантами. Многие из физтехов, кому посчастливилось обучаться на курсе Халатникова, стали известными российскими физиками-теоретиками.
Вот как об Исааке Марковиче вспоминает его коллега Михаил Викторович Фейгельман — профессор МФТИ, доктор физико-математических наук, ныне заведующий кафедрой проблем теоретической физики, главный научный сотрудник Института теоретической физики им. Л.Д. Ландау
Как вы познакомились с Халатниковым?
Я, будучи студентом третьего курса Физтеха, решил, что хочу поступать на кафедру при Институте Ландау, и пришел поговорить с заведующим кафедрой Л.П. Горьковым в московском офисе. У меня были подозрения, что в деканате мне не разрешат перевестись на ФОПФ (я был на другом факультете), на что мне ответили: «Вы, главное, экзамены теоретического минимума сдайте хорошо, а с остальным мы разберемся». Действовала система экзаменов, и она действует до сих пор: для тех, кто сдает эти экзамены, делают все возможное, чтобы они оказались там, куда хотят попасть. В моем случае было именно так: экзамены я сдал, деканат меня переводить отказался, и тогда меня перевели на индивидуальный план, позволявший фактически учиться в теоргруппе при институте. Тогда я и встретил Халатникова впервые. Потом уже я гораздо лучше познакомился с ним, когда стал аспирантом и далее — научным сотрудником института.
Какая атмосфера была в институте?
Атмосферу можно описать на примере. Приближался конец аспирантуры, в моем случае это был 80-й год, и каждый гражданин в моем положении — обладателя паспорта, в коем написано «национальность — еврей» — понимал, что нужно серьезно постараться, чтобы попасть на работу в хороший институт в Москве. Когда мои родители спрашивали у меня, что я буду делать, то я им отвечал, что если я свою аспирантскую работу сделаю хорошо, то вопрос будет решен в мою пользу. Мне, честно сказать, неизвестны случаи в нашем институте, по крайней мере, на моей памяти, чтобы дело обстояло как-нибудь иначе. Чего именно это стоило Халатникову в те времена — этого я точно не знаю. Он хотел брать самых сильных физиков — и брал, невзирая на побочные обстоятельства.
В Институте была и существует доселе система, которую завели при его основании, и такой системы не существовало больше нигде: кого брать на работу в институт, решал ученый совет большинством две трети голосов, а директор реализовывал это решение.
Какие истории вы можете рассказать об Исааке Марковиче?
Я могу рассказать историю, которую я сам наблюдал в 1979 году. Бывают так называемые «научные сумасшедшие», у которых возникают какие-нибудь феерические идеи, с которыми они обращаются к общественности. В ту пору было модно обращаться в ЦК КПСС. Вот однажды один такой деятель прибывает в институт в сопровождении двух полковников военно-морского флота, потому что он умудрился где-то в военно-морских кругах продвинуть свою идею про какую-то новую бомбу. В какой-то момент высокие инстанции решили, что нужно послать этих людей в Институт теоретической физики, чтобы там послушали и разобрались. Вот сидит человек 60 научных сотрудников и аспирантов, там же сидят и полковники, и этот деятель начинает рассказывать. Халатников на правах хозяина управляет процессом. Главное ему было удержать своих сотрудников от того, чтобы они «разорвали» докладчика в клочки, — он как-то с этим справился. Идет доклад, все слушают, и потом на доске появляется уравнение. Однако это не совсем уравнение, потому что левая часть есть, а правой — нет. Докладчика просят дописать правую часть. Он сообщает, что правую часть он написать не может, потому что она секретная. Тогда Халатников понимает, что он дождался нужного момента и заявляет: «Ах так, секретная! Извините. У нас тут секретов нет, мы — публика не секретная. Раз правой части нет, то все, вопрос закрыт».
Была совсем еще другая история, моя личная, которая имела место позже, уже к концу советской эпохи. Год 1986-й, я гуляю по Москве, думаю о чем-то. Долго гулял, притомился, прислонился спиной к какому-то забору. Тут меня хватают, волокут и вменяют попытку проникновения на территорию посольства Франции. Как оказалось, забор, к которому я прислонился, был забором территории посольства. Я провел у них весь вечер, и меня отпустили. Через неделю встречает меня в институте Халатников и говорит: «Что там, Миша, у вас за история случилась?» И я получил от него указание написать письмо министру внутренних дел с протестом по поводу того, как со мной обошлись. Я несколько удивленно спросил: «А зачем?» — «А затем, что такие хвосты надо рубить сразу, чтобы они потом за вами не волочились». Сказано — сделано, я немедленно исполнил указание. По прошествии трех недель ко мне совершили визит три полковника, которые рассказывали мне, что они против меня ничего не имеют. Так мы и разошлись.
Халатников не боялся делать то, что считал нужным. Он всегда объяснял: «Не нужно начальству задавать вопросы, а нужно предлагать готовые решения». Очень понятный урок, особенно при наличии результатов в поддержку этой теории — института, который он создавал вместе с другими учениками Ландау.
В институте мы стараемся сохранить главное — порядок, при котором ценятся именно научные достижения, а не что-либо иное. У нас в некотором роде «ферма белых ворон». Мы отбираем людей, которые хотят заниматься физикой. Именно физикой — не карьерой. Карьера при этом иногда тоже случается, в качестве вторичного результата занятий физикой. Важно, что в начале поставить.
