«Мы можем не только науку вместе делать, но еще и классное кино!»

В первые дни весны 2025 г. в московском кинотеатре “Иллюзион” состоялась премьера показа документального фильма «Виктория» о работе ученых, стремящихся найти лекарство от страшного недуга — рака. В центре картины — упорная и кропотливая ежедневная работа исследователей лаборатории биохимических исследований канцерогенеза ИББ МФТИ и будни заведующей лабораторией Виктории Шипуновой. Корреспондент “ЗН” поговорила с Викторией о научной работе и о фильме, который стал удивительным открытием не только для зрителей, но и для самой героини.

— Какие исследования ведутся в вашей лаборатории?

— Наша лаборатория разрабатывает соединения для диагностики и лечения онкологических заболеваний, уделяя особое внимание солидным метастазирующим опухолям. Эти агрессивные виды рака характеризуются способностью распространяться на отдаленные участки тела, образуя вторичные очаги болезни и значительно повышая риск летального исхода.

Мы разрабатываем соединения, которые обладают двойными функциями: как диагностическими, так и терапевтическими, совмещая их «в составе одного флакона». Это очень популярное направление на сегодняшний день, получившее название «тераностика», что означает объединение диагностики и терапии в составе одного агента.

Сегодня тераностика стремительно развивается как перспективное направление в медицине — об этом свидетельствуют появление специализированных журналов, таких как “Theranostics”, и активное выделение грантов на соответствующие исследования. Наша лаборатория занимается созданием соединений, которые способны селективно распознавать опухолевые клетки и уничтожать их на основе полученной информации. Эти соединения обладают адресными характеристиками, то есть они нацелены исключительно на клетки-мишени. Это позволяет значительно снизить побочные эффекты по сравнению со стандартной химиотерапией, при которой пациент получает высокотоксичные препараты, поражающие не только опухолевые, но и другие клетки организма.

В частности, стандартные соединения для химиотерапии часто обладают очень высокой кардиотоксичностью, токсичностью для почек, печени и других основных органов. Мы стремимся сделать так, чтобы соединение не обладало токсичностью до тех пор, пока мы сами этого не захотим в определенной области организма.

Мы уже достигли больших успехов: у нас есть несколько кандидатных формуляций на основе биосовместимых наночастиц, которые обладают всеми запланированными свойствами. Сейчас мы много работаем над улучшением характеристик этих соединений, проводим исследования in vivo, в первую очередь, на лабораторных грызунах. И активно ведем переговоры с фармкомпаниями, которым эти разработки были бы интересны. Если это интервью прочитают заинтересованные представители фармкомпаний, то они легко могут связаться с нами.

Одна из основных проблем в производстве новых препаратов на основе наночастиц заключается в том, что ученые разрабатывают соединения, для которых нет линий производства. Построить и сертифицировать новую линию — большой труд и большие вложения средств для фармкомпаний. Поэтому мы переключились на создание таких соединений, для которых линии производства в стране уже есть, но которые будут обладать новыми необычными свойствами. Так мы сможем  как минимум облегчить путь, который проходят новые препараты, с точки зрения технологии производства соединений, а не только с точки зрения проведения фундаментальных исследований.

Наше основное направление сейчас — это разработка биосовместимых белковых препаратов, которые будут полностью восприниматься организмом, не будут иметь серьезных побочных эффектов, будут биоразлагаемыми, и для которых существуют возможности начать их производство.

— Как это устроено? И на какие именно виды опухолей нацелено ваше внимание?

— Очень много лабораторий в мире разрабатывают соединения для онкотерапии и тестируют эти соединения на моделях опухолей у животных. Процесс начинается с выращивания раковых клеток, они растут в культуре на чашке Петри. Используется много таких чашек, клетки из них собираются, уплотняются и вкалываются подкожно мыши, обычно в правый бок. Однако назвать это корректной моделью рака нельзя. Например, рассмотрим один из самых распространенных видов онкологических заболеваний — опухоли груди. Сделать у мыши опухоль именно на груди — вообще нетривиальная задача, потому что мышь ползает на груди, то есть у нее она внизу, что вызывает механические повреждения во время эксперимента. Поэтому создание таких опухолей — большая сложная научная задача. И мы занимаемся тем, что разрабатываем не только сами соединения, но и модели онкозаболеваний у грызунов для тестирования этих соединений. Мы делаем ортотопические опухоли груди у мышей, максимально отражающие процессы, происходящие у человека, чтобы потом корректно тестировать все те соединения, которые мы разрабатываем.

Сейчас мы в основном нацелены на создание соединений, которые направлены на терапию рака груди. Однако совсем недавно, буквально во время съемок этого фильма, нам удалось достичь больших успехов по доставке соединений в область опухолей мозга, что является одной из самых больших и сложных задач в области современной онкологии. Почему? Потому что если мы какое-то соединение вкалываем в кровоток, например, терапевтическое соединение, то, как правило, до мозга оно не доходит, потому что наш мозг устроен так, чтобы туда не попало ничего лишнего. В нашем организме есть различные биологические барьеры, по научному они называются гистогематические барьеры, то есть барьеры между кровью и тканями. Так вот один из них, гематоэнцефалический, разделяет наш кровоток и мозг. Например, если вы порезались ненароком, и в кровь попала бактерия, то вот этот барьер не позволит ей проникнуть в мозг. Так же барьер защищает и от препаратов, которые лечат опухоли мозга. У нас получилось разработать средство доставки соединений в мозг, эффективность которого мы сейчас проверяем. Но я сейчас не буду дальше говорить про науку, потому что публикации впереди, скажу лишь, что полученные результаты нас очень сильно радуют.

— Тогда перейдем к кино. Как вы познакомились со съемочной группой, как решились участвовать в съемках, как проходил съемочный процесс?

— Мне позвонил наш проректор по научной работе Виталий Анатольевич Баган и сказал: «Виктория, есть очень интересное творческое объединение «Яблоня». Я так поняла, что он видел две предыдущие работы «Яблони»: «Человек труда», он есть на Кинопоиске, и еще один очень трогательный фильм «Я — мама». Это не единственные работы «Яблони», но они наиболее социально значимые, и, по моему мнению, их обе точно стоит выделить. Виталий Анатольевич сказал, что у него сейчас Ольга Ажнакина, режиссер творческого объединения, и предложил поучаствовать в проекте. Была, кажется, суббота, я сидела дома, приболела, не очень хорошо себя чувствовала и первой моей мыслью было: «Зачем мне это все?».

Особенно останавливало то, что у меня не всегда теплые отношения с журналистами: при публикации научной работы часто бывает, что получаются классные пресс-релизы, но также бывает, что доходит до настоящих стычек. То есть раньше были разные бывали варианты взаимодействия с журналистами. Но еще никогда не было общения непосредственно с людьми, которые снимают художественные фильмы. И мне стало очень интересно попробовать, появилось какое-то внутреннее осознание, что это может получиться очень хорошо. В итоге так и получилось.

Сначала мы связались с Ольгой по видеосвязи, разговор получился очень короткий, мы только познакомились и она сразу сказала, что надо встречаться лично. Когда я выздоровела и приехала в лабораторию, мы пообщались уже оффлайн, причем я тогда была очень замученная, у нас были долгие эксперименты неудачные, помню, как я сидела тогда грустная на диване, что-то вяло рассказывала про науку… Но этого, видимо, Ольге хватило.

Еще важно отметить, что у нас очень красивые интерьеры в лаборатории. Я всегда стремилась сделать так, чтобы все необходимое было не просто функционально, но и красиво: у нас разноцветные штативы, яркие приборы. Например, мы никогда не закупали, при прочих равных, одинаковые серые держатели для автоматических дозаторов. Наша лаборатория всегда яркая — розовая, зеленая, оранжевая. Думаю, это тоже сыграло свою роль в съемочном процессе: фильм начинается с показа под вариацию на тему танго наших разноцветных пробирок и пипеток, и это, мне кажется, очень красиво получилось.

Съемочный процесс начался не сразу: сначала мы довольно долгое время знакомились с Ольгой, много времени просто проводили вместе — гуляли с собакой, общались, созванивались, я рассказывала, чем мы занимаемся. Ольга несколько раз приезжала в лабораторию без камеры, просто пообщаться, она побывала на наших лабораторных мероприятиях в роще МФТИ. Не знаю, сколько часов мы провели вместе, но очень подружились. Так, говоря обо всем на свете, мы сближались с Ольгой, а она пыталась понять, про что наша наука, чем я занимаюсь, что мне интересно, что не интересно, а из чего можно сделать интересный сюжет.

Но придумывать сюжет на самом деле не пришлось. Потому что когда ребята начали нас снимать, они просто ходили за нами с камерами, за мной, за моими девочками, и постоянно мешали нам работать, подсовывая свои камеры везде, где их только можно.

У нас не было ни страха, ни волнения, все это было вполне органично. У меня есть опыт выступлений на разных научных конференциях, в том числе на международных, с иностранными докладами, то есть мой опыт общения на камеру и с публикой уже не малый. Надо было просто продолжать делать то, что ты делаешь, не смотреть в камеру и не смеяться, глядя на оператора, который постоянно нас веселил.

Всего съемочных дней было около 13–15, и проходили они не только в лаборатории. Много снимали у меня дома, в парке во время прогулок с собакой, в тире, где я стреляла из лука — есть у меня такое увлечение. В фильме даже есть аллегория: стрела, попадающая точно в цель, символизирует лекарство, которое нацелено на опухолевые клетки, — получилось очень красиво и символично, на мой взгляд. Хотя целый съемочный день в тире не вошел в итоговый монтаж, кадры с луком и стрелами все же появились в фильме — их сняли в белом футуристичном павильоне. Мы немало снимали на площади перед Новым корпусом МФТИ, где стоят памятники отцам-основателям Физтеха — я очень люблю этот монумент.

— Как было устроено ваше сотрудничество, кто предлагал идеи, участвовали ли вы сами в процессе придумывания того, каким будет фильм?

— Основные идеи предлагала, конечно, Ольга. Я, может быть, единственное, что говорила, это «Давайте я вам еще что-нибудь красивое покажу!» Как-то раз мы пришли в выходной день, когда сотрудников не было, и я просто развлекала съемочную группу тем, что показывала интересные процессы, смешивала разные вещества. Вообще я пришла поставить эксперименты, а они пришли за мной. Тогда я предложила провести какую-нибудь необычную реакцию прямо сейчас. На заставке фильма есть очень красивые голубые капли, это мы с оператором баловались — разводили синюю жидкость, которая образует эмульсию. Сергей так подсунул камеру, что чуть было не залил ее, так и получилась заставка. Мне кажется, очень классно вышло.

Съемочная команда — очень талантливые ребята. Ольга, безусловно, сделала очень много. Как она понимала, куда именно идти с камерой? Какие процессы снимать, где это стоит делать, а где вообще надо отстать от ребят и даже выйти из помещения? Если говорить о работе оператора, то до этого фильма, раньше, я про себя всегда думала — «но зато умная». А когда я посмотрела фильм, у меня немного поднялась самооценка, потому что Сергей так красиво снимает! Он очень красиво показал не только процессы, но и людей. Глядя на некоторых моих сотрудниц в кадре, я думала: «Елки-палки, да она же настоящая фотомодель, почему она вообще у меня в науке работает?» 

Конечно, впечатляющая визуальная составляющая фильма — это не только заслуга оператора. Огромную роль сыграла цветокоррекция, а также музыкальное сопровождение, которое вызывает определенные эмоции и придает сюжету особое настроение. Без такого звука картина воспринималась бы совершенно иначе. Тем не менее, талант оператора действительно безграничен. Он смог показать не только красоту лаборатории и наших исследований, но и передать красоту сотрудников, работающих там.

Когда мы только-только начинали общаться с Ольгой, я сказала, что согласна на съемки только в том случае, если будет показана вся лаборатория, будут участвовать все сотрудники, только при этом условии. Съемочная группа свои обещания выполнила, и у них получилось фантастически.

— Как складывались ваши отношения со съемочной группой? Какие события случились во время совместной работы, какие истории с вами происходили, которые вам особенно запомнились? 

— Мы очень подружились. Было несколько съемочных дней, когда они ко мне уже домой заваливались в 8 утра, а прощались мы в этот же день около 11 вечера. Мы завтракали, обедали, ужинали вместе, почти не расставались.

Были и курьезы: однажды мы забыли оборудование на парковке, уехали, пришлось возвращаться за удочкой для микрофона, слава богу, она осталась на месте. Конечно, на съемках мы и смеялись, и ссорились, чего только не было. Когда несколько творческих людей собираются на одном квадратном метре, то там может произойти все, что угодно!

Как-то раз снимали кадры с собакой, было жарко, а он пушистый очень, самоед, это северная собака, лохматая. Процесс съемок шел целый день, он себя отлично чувствовал в роли киногероя, понял, что все внимание в этот момент нацелено на него, и был уверен, что кино про него. Сергей даже подтрунивал: «Расчесываешь собаку уже четвертый раз, а сама еще ни разу!»

Была ситуация, которая, кстати, на камеру попала и вошла в фильм. В нашей чистой зоне, где мы выращиваем раковую культуру клеток, вся работа ведется в стерильных условиях. Но не всегда стерильность идеальна, и случаются так называемые заросты, когда попадают бактерии и приходится все выбрасывать. Иногда они попадают в один флакон с культурой клеток, и ты выбрасываешь один флакон. А иногда бывает, когда пачкается весь инкубатор, это целый шкаф, где растут все эксперименты. Это случается крайне редко и для нас это просто катастрофа. И в один из съемочных дней такое произошло, и мы выбросили все клетки. Это означает, что нужно снова начинать все с нуля, это по сути откат месяца на два назад по работе, чтобы заново нарастить должное количество культуры, чтобы с ней что-то дальше делать. Но случалось и хорошее, например, у меня в процессе съемок был эксперимент с терапией животных с опухолями, и мыши полностью вылечились от нашего соединения. Сейчас по этой работе готова статья, в ней очень позитивные результаты.

— Какой для вас оказалась премьера фильма? И что вы почувствовали, когда фильм закончился?

— Всегда есть страх неизвестности, ведь я не знала, что вошло, а что не вошло в фильм. За несколько дней до премьеры я очень сильно переживала, причем не могла даже объяснить, почему. Я видела предыдущие работы Ольги, и фильм «Человек труда», и совсем недавно вышедший фильм про математиков — ученых МФТИ «Влюбленные в математику», который меня покорил совершенно —  невероятной красоты кино.

После фильма про математиков мне вообще не нужно было нервничать, но это было невозможно, а поскольку в этот день был еще и мой день рождения, юбилей, мне исполнилось 35, — возраст, когда я последний год нахожусь в статусе «молодого ученого», то в целом это был очень волнительный день.

Первые две минуты на премьере нашего фильма я ощущала трепет, но вскоре стала наслаждаться кино, полностью расслабилась, отключилась, вспоминала, как снимали одни моменты, и не помнила, как снимали другие, удивлялась: «Разве я такое говорила вообще? Не помню, чтобы я такое говорила» и посмотрела весь фильм на одном дыхании. Надеюсь, что где-то его получится еще раз пересмотреть.

А вот после кино у меня, наверное, прибавилась вера в себя и в свои силы, потому что очень много людей, друзей, знакомых, коллег и даже людей, которых я вообще не знала до этого лично, с которыми познакомилась прямо на премьере, сказали, что очень верят в нас и верят в наши исследования.

Исследований в кино было немного, это скорее фильм-портрет, хотя в нем было и про концепцию магической пули, и про разработку соединений для диагностики, для терапии. После премьеры очень много людей подошли и сказали спасибо за то, что мы делаем, и спасибо за выбор такой профессии непростой.

Будем честны, это очень сложная работа. И, будем честны, мне очень много раз за всю свою научную карьеру хотелось все бросить и уйти в гораздо более простые для меня области деятельности. Но я понимала, что я, наверное, себе этого не прощу, если так сделаю.

И вместе с фильмом добавилось понимание, что все-таки это надо людям, что есть определенный класс людей, кто благодарен этим исследованиям, и значит, мы все делаем не зря.  А учитывая то, с какой радостью моя команда воспринимала все эти события и с каким трепетом ждала премьеры, я понимаю, что с такой командой много чего можно достичь, и надеюсь, что у нас все получится. Фильм показал, что мы можем не только науку вместе делать, но еще и классное кино!

— Может быть, появится вторая серия?

Я бы очень этого хотела! Действительно, не все вошло в фильм, ведь огромное количество часов материалов отсматривалось, выбиралось лучшее, которое шло в монтаж. И был сюжет про усы — на камеру снят мой монолог про усы, в фильм он не вошел, хотя мог бы стать настоящей второй серией. История, на самом деле, уникальная, ведь это, я бы сказала, самые научные усы в мире!

Мой молодой человек Константин всегда очень хотел усы, это была его мечта, но как-то не складывалось, да и я не очень хотела. Однажды я согласилась: «Хорошо, пусть с нами будут усы, но только в том случае, если ты опубликуешь две статьи в Nature в один день». Тут надо прокомментировать — статья в научном журнале Nature зачастую является просто самой целью жизни ученого, ведь это самый престижный журнал в области науки, и уж если там опубликовали твое исследование, то, как минимум, научная жизнь прожита не зря. Так вот, прошло несколько месяцев, и у Кости принимают две статьи в Nature в один день! Я спросила: «Это потому, что ты такой хороший ученый, или ты так сильно хотел усы?». Ответа на этот вопрос я не получила до сих пор, но усы с нами живут уже несколько лет.

— Что вы ответили Константину после премьеры?

— Я сказала: «Да».