Рынок и люди— самые важные ресурсы для развития успешного бизнеса, с точки зрения Владимира Трещикова, генерального директора компании «Т8». Журналу «За науку» Владимир рассказал, как поступил в Физтех, почему уехал из США и занялся бизнесом в России.

Фото: Наталья Арефьева
«За науку»: Владимир, вы и в науке реализовались, и в бизнесе. Это оттого, что вы сознательно технологический бизнес выбирали?
Владимир Трещиков: Наука и бизнес — зачастую противоречивые понятия, и, естественно, здесь важен вопрос мотивации. Самое главное — занятие техникой мне доставляет удовольствие. Но если ты не руководишь сам всеми технологическими процессами, то, к сожалению, приходится сталкиваться с бюрократией. Я начинал работать в 90-е годы и многие решения принимал, исходя из той весьма непростой ситуации в стране. Сейчас времена намного лучше — вполне возможно, в этой действительности я бы выбрал другой путь и стал бы, скорее всего, техническим руководителем.
«ЗН»: А как все начиналось?
ВТ: Я пришел к своему шефу в Институт радиотехники и электроники Академии наук и представил ему новый метод, который уже вполне мог подтвердить экспериментально. Говорю: беремся? Получаю ответ: «Конечно! Ставим в план на следующий год, на третий квартал». И у меня возникло ощущение, что жизнь утекает сквозь пальцы, как песок, очень быстро и в никуда. К сожалению, в большой системе бюрократии не избежать. Проще деньги на исследование самим заработать самим, чем доказать, выбить, обосновать, потратить, а потом отчитаться и заполнить множество отчетов.
«ЗН»: То есть свой бизнес— самый прямой путь для реализации своих идей?
ВТ: Это все в комплексе. Вопрос в том, что является для человека приоритетом, критерием успеха. Самый главный «зачет» мы сдаем сами себе. Это может быть звание профессора, признание в научных кругах, статьи в высокорейтинговых журналах. Но я по складу характера больше прикладной человек. Для меня критерий успеха — сделать для заказчика реальное полезное техническое решение, которое сам придумал и разработал, а не выпустил китайско-российский вариант. Если это решение оценили, стали применять, оно хорошо работает — для меня это и есть «зачет» самому себе. Поэтому я создал компанию.
«ЗН»: Вам что-то дало обучение на Физтехе? Почему Ввы сюда поступали?
ВТ: Ну понятно, что если нравится физика, то выберешь технический вуз. Остается вопрос: какой? Я олимпиадник, у меня диплом с межнара. Я буквально в последний момент заметался и решил, что в МИФИ. В этот год как раз открыли горячий термояд. Помните, термояд в пузырьках, термояд в стакане воды? Это все оказалось фейком, но тогда казалось, что это такой прорыв и надо идти этим заниматься именно этим.
В МИФИ процесс подачи документов выглядел как идеально отлаженная машина. Ты проходишь много залов: первый зал — тебя регистрируют, выдают пакет документов, которые ты заполняешь во втором зале, в третьем зале проверяют правильность заполнения документов, и если все хорошо, ты проходишь в четвертый — там принимают твои документы и выдают квитанцию. А когда я уже ехал на электричке домой во Фрязино, то встретил знакомого физтеха. Он говорит: «Зачем ты туда идешь? Знаешь, в чем проблема всех ядерных физиков? Там нет права на ошибку. А нормальные физики постоянно ошибаются». И за полтора часа он меня реально убедил поступать в МФТИ. Я вышел из электрички, сел во встречную, вернулся в МИФИ, забрал документы, поехал на Физтех.
Там атмосфера была абсолютно противоположная. Все происходило в коридоре без стульев. Люди, как правило, сидели на полу, и на коленях заполняли заявления на прием. Когда я пришел, выключили свет, и все сидели в темноте. Мы стали переговариваться, не приведет ли это все к тому, что заявления не смогут принять. Некоторые даже ушли, но те, кто дождался, получили приятный бонус.
Мы в итоге сдавали документы лично академику, который с нами беседовал и задавал классические вопросы. Например: «Чего ради ты пошел на Физтех?» Все, естественно, отвечали: «Потому что я люблю физику». Но тут тебя спрашивают: «Ну не юли, скажи, действительно, почему ты решил поступить на Физтех?» И здесь ты теряешься и понимаешь, что должен уже сказать что-то настоящее, свое. Так я понял, что пришел в нужный мне вуз.
В то время было много свободы, но порой в очень странных проявлениях. Сейчас, наверное, это покажется даже диковатым. Ну, например, в общежитии все могли жить, где успели занять место, не только в комнатах, но и в подсобных помещениях. Например, я жил в так называемой «Читалке №2». И это было совершенно нормально — хочешь избавиться от соседей, найди свое уединенное место.
Да, в 90-е было весело, свободно, но для себя я это время расцениваю как украденное. В то время бизнес строить было очень сложно, практически невозможно. Когда наступили нулевые, одновременно у всех появилось много возможностей. И, конечно, 90-е печальны первым крупным потоком эмиграции, люди массово разбегались, и это всячески поддерживалось и пропагандировалось. Конечно, мы можем гордиться, что наши выпускники работают в лучших мировых центрах, но это значит, что свои центры мы не создали.
«ЗН»: После окончания вуза вы тоже уехали в США. Почему вы вернулись и построили карьеру именно в России?
ВТ: Я бы не сказал, что у меня было намерение жить в Америке, я много раз там был. Да, мне предлагали работу в престижной лаборатории профессора Файнберга в Лос-Анджелесе после успешного доклада на конференции Photonics West. Но это все выглядело так, как будто я приехал из колонии в метрополию. И это всячески подчеркивали, что теперь ты переходишь из нищей России в Настоящий Научный Центр. Мне это не понравилось, и я вернулся. Хотя в России тогда я зарабатывал примерно 200 долларов в месяц, а в США мне сразу предложили около 3 тысяч. Условия были идеальными, все мои навыки были очень востребованные. Но сама агитация была неверная, провальный PR.
Кроме того, Америка пропитана своей идеологией. В Кремниевой Ддолине присутствуют и NASA, и Lockheed Martin — военно-промышленные корпорации, крупные военные базы. На них работают крупнейшие научные центры. Кто-то это упорно не замечает и говорит: да нет, это просто наука. Кому-то удается закрыть на это глаза, а мне тяжело с этой мыслью.
Когда я окончательно решил не работать в Штатах, я поехал в Казахстан. Это был конец 90-х. Там мы протянули через степь несколько тысяч километров оптических сетей, это был еще не полноценный DWDM (Dense Wavelength-Division Multiplexing — современная технология передачи большого числа оптических каналов по одному волокну.— «ЗН»), а скорее первая система волоконно-оптических усилителей. Как любой человек, я поехал в другую страну с главной целью — заработать на квартиру в Москве. Но в итоге придумал проект придумал, реализовал его, сдал, а денег не получил: казахская сторона деньги перевела, а российский заказчик нас просто кинул.
Надо было что-то делать. Я четко понимал, что придуманное решение — рабочее, технология востребована, но никому доверять нельзя. И получилось, что единственный способ как-то удержать ситуацию, направить деньги на развитие, на дело, на технику — создать свою компанию. Что мы и сделали. Всего у нас было три акционера, два из которых физтехи. Начальный капитал 2 тысячи долларов, комната 25 квадратных метров и очень много энтузиазма. Так мы и раскрутились, с трех человек до 600.

Фото: Наталья Арефьева
«ЗН»: В 2024 году вышло уже 5-е издание вашей книги «DWDM-системы».
ВТ: Это совместный труд, и его основной и самый важный автор — Владимир Николаевич Листвин. Он профессор Физтеха, преподавал здесь 30 лет и очень много лет работает у нас. Крупнейший специалист в области волоконной оптики и фотоники. И, конечно, один из главных факторов нашей истории успеха — в том, что нам удалось его привлечь. Но это далось большой кровью. (Смеется.) Нам пришлось перенести офис компании поближе к его дому!
Что это за DWDM такая?
Мультиплексирование — это технология, которая позволяет передавать несколько потоков данных или сигналов по одному физическому каналу связи (оптоволоконный кабель, радиоканал, пр.). Канал можно делить «на кусочки» как по времени, так и по частоте. В оптоволоконных сетях практикуют WDM — разделение по длине волны. DWDM (то есть «плотное» разделение) — это относительно новая и очень эффективная технология передачи сигнала. Она позволяет многократно увеличить пропускную способность одного волокна для высокоскоростной передачи больших объемов данных для магистральных и региональных сетей, крупных дата-центров и пр.
Владимир Николаевич читал у нас курс лекций, и своим именем привлек много сильных специалистов и ученых. По сути, это он создал научный центр в «Т8» — просто звонил людям и говорил: «Слушай, удивительно, в наше мутное время люди делом занялись. Я уже здесь, и вы тоже приходите».
Сегодня «Т8» — это в первую очередь мощный научный центр. Мы в очередной раз вошли в десятку лучших инновационных и крупных компаний России. Мой индекс Хирша ушел за 20. В смысле реальных результатов — это абсолютный «зачет». Но даже не это главное, а то, что мы конкурируем с иностранными DWDM-системами. А сегодня наши главные конкуренты — те, кто выдают китайский товар за российский.

Фото: Наталья Арефьева
«ЗН»: Это распространено на рынке?
ВТ: К сожалению, да. История «Т8» интересна тем, что мы уже прошли этап стартапа и вышли на самый сложный — найти сегмент рынка, на котором можно реализовать наш продукт. В русских сказках все истории заканчиваются, когда герой, преодолев множество препятствий, завоевал невесту. Что же делать дальше, непонятно, на этом сказка заканчивается, а дальше — тяжелые будни, о которых нам не рассказывают.
В сказках про русские стартапы вся история заканчивается, когда герой, преодолев массу технических проблем, наконец сделал шикарный продукт, шикарность которого подтвердили все. Что же дальше? А дальше очень интересно. Ты приходишь с этим продуктом, говоришь: ура, у меня шикарный продукт! И оказывается, что тут возникает страшный конфликт интересов.
Представьте, в 2012 году мы пятыми в мире сделали 100-гигабитную DWDM-систему, которая оказалась невероятно продуктивной. Она побила три мировых рекорда по дальности, по скорости, она была компактная и стоила в три раза дешевле аналогов. Казалось бы, мы можем заработать миллиарды. Но вместо этого мы столкнулись с просто колоссальной ненавистью. Стольким людям мы помешали в налаженном бизнесе! Они уже так привыкли продавать иностранную продукцию, а тут вышел успешный российский продукт.
В 2013 году в Америке на Russian Innovation Week я сидел в президиуме рядом с Чубайсом и говорил: «Давайте сделаем российский знаковый проект. У нас уже есть продукт для волоконной оптики с пропускной способностью 100 Гбит/с, мы можем его предложить Google, который покупает колоссальное количество систем связи. Вы покупаете блоки 100 Гбит/с примерно по 130 тысяч долларов, а мы можем продать за 50 тысяч долларов». О, отлично, тут же вписались, начали готовить контакт.
Через недели три пришел американец должностью повыше и сказал: «Нет, вы что! Никогда американская компания не возьмет оборудование Made in Russia». Я говорю: «Почему? Вам правительство запрещает?» В ответ: «Нет, при чем тут правительство? Мы частная компания. Но красная кнопка должна быть в США. Никогда не возьмем». Я говорю: «В три раза дешевле». В ответ услышал: «Не имеет значения». Я тогда пожал ему руку и сказал: «Когда мы в России будем руководствоваться такими же принципами, как вы в Америке, тогда мы будем жить так же хорошо».

Фото: Наталья Арефьева
«ЗН»: А в России?
ВТ: В параллель мы пытались выходить на отечественный рынок. И нас несколько лет даже на сертификацию не пускали. Потому что знаменитая китайская компания продавала по 300 тысяч долларов, а мы предлагали по 70 тысяч. То есть люди понимали, что наша система многократно лучше, и она вызывала дичайшее отторжение. К сожалению, во многом у нас до сих пор колониальный менталитет. Мы очень хотим быть независимыми, но что-то мешает. Я даже про это анекдот придумал. Исторический факт: основатель Huawei Жэнь Чжэнфэй пришел к председателю компартии Китая и сказал: «Государство без собственного телекоммуникационного оборудования — все равно что без армии». Его выслушали и поменяли Cisco на Huawei. Затем он приехал в Россию, сказал ту же самую фразу, и мы тоже поменяли Cisco на Huawei.
«ЗН»: Вы еще в 2015 году говорили, что импортозамещение в России— это замена американского на китайское. За 10лет произошли какие-то изменения?
ВТ: Изменения есть, медленные, но в целом позитивные. В России начинают появляться компании, которые по-настоящему что-то производят и разрабатывают сами. Но, конечно, везде есть свои особенности. Меня на каком-то совещании спросили: «Скажите, кто, на ваш взгляд, больше всего сделал для развития российской промышленности?» Я ответил: «Хочу поблагодарить руководителей компаний Nokia и Huawei за то, что они ушли из России».
«ЗН»: То есть преференций для отечественного бизнеса не было?
ВТ: Нет, скорее, наоборот. Лет десять назад подходит к нам на выставке «Связь» на вид очень квалифицированный, хорошо одетый мужчина в костюме, задает много профессиональных вопросов. Приятно разговаривать. Я его спрашиваю: «Слушайте, судя по тому, как вы общаетесь, вы очень квалифицированный человек. Вы хотите использовать нашу систему на своих сетях связи?» Он отвечает: «Да нет. Я просто пытаюсь понять, по какому недосмотру ваши DWDM-системы оказались на сетях одного их крупнейших операторов связи».
Рынок был поделен, и не в пользу российского производителя. Это такой ресурсный подход: продажа любых ресурсов в виде сырья. Такой подход приводит к тому, что рынок тоже продают, и дальше в него не войдешь. Вторая проблема, конечно, — люди. В России мы живем в условиях жесткого дефицита профессиональных кадров, и то, что продолжается эмиграция и ее пропаганда,— самая главная проблема.
Мы участвуем в проекте «Долина Физтеха», первыми подали заявку, стали базовой организацией Физтеха. У нас уже есть совместные проекты.

Дмитрий Ливанов, ректор МФТИ, и Владимир Трещиков, генеральный директор «Т8». Фото: Анастасия Каплина
На мой взгляд, в любом бизнесе есть две важные вещи. Первая — рынок, а вторая — люди, которые могут сделать продукт для этого рынка. И, конечно, очень важно, чтобы люди, которые создают высокие технологии, были здесь. Необходимо создавать условия для комфортной работы именно в России. Я рад, что сейчас идет мощное движение за то, чтобы создавать инфраструктуру, рабочие места, которые для этих людей будут конкурентоспособны. Здесь, конечно, выделился МГТУ имени Баумана, где уже построили 17 гигантских современных корпусов. Хочется, чтобы подобный масштаб был и на Физтехе. Необходимо создавать конкурентоспособные условия для наших специалистов, и сейчас Бауманка задает высокую планку.
Моя мечта — сделать на Физтехе большой и конкурентоспособный прикладной научный центр по скоростной волоконной оптике и фотонике, который бы действительно показал результаты мирового уровня. Сейчас появились новые задачи по оптическим вычислениям, направление активно развивается, нам есть куда двигаться.
У нас есть рабочая лаборатория на Физтехе, к нам идут работать физтехи, у нас примерно 16 аспирантов, но, к сожалению, они очень медленно идут к защите. Работа работой, а защищаться надо.
«ЗН»: А вы при такой нагрузке не только кандидатскую, но еще и докторскую защитили. Как?
ВТ: Кандидатскую я более или менее быстро защитил, в 25 лет. Конечно, и тогда приходилось совмещать работу и науку — все свои результаты я получил в основном от двух ночи до пяти утра, днем я работал. Здесь главный вопрос, — до какой степени ты можешь поступаться комфортом ради того, чтобы стать кандидатом или в целом достичь своих целей. И если люди говорят: «Дайте мне отпуск на кандидатскую, примерно на три месяца». Я говорю: «Не дам. Халявы не будет, есть у нас такое выражение на Физтехе». Пока мы молоды, сил много, надо трудиться. Везет тому, кто везет.

Фото: Наталья Арефьева
«ЗН»: А докторская?
ВТ: Ну вы знаете, если совсем честно, то выйти на защиту докторской меня убедил Андрей Леонов, мой заместитель по стратегическому развитию «Т8», тоже доктор наук. Мы сделали ряд очень интересных задач, которые вполне подходили для докторской. Долго думал, стоит или нет, и все-таки пришел с собой в согласие. Я подумал, что сейчас коллектив уже большой, техники много, оборудования. Мы выпускаем 10 тысяч новых изделий в год, налажены основные бизнес-процессы. Будет перед самим собой не стыдно.
Перед защитой я наметил ряд вопросов, изучил их, подготовился. Думаю, если бы я хотел кого-то завалить, то сам бы их задал. Подготовил даже слайды, чтобы наглядней были ответы. Прихожу на защиту, в комиссии 11 человек, и после доклада первый же вопрос получаю не тот, причем в разы сложнее, он касался когерентной волоконной оптики.
Почему шум пропорционален третьей степени сигнала? Почему третей? Почему не четвертой? Почему не второй? Ученые из Италии нашли ответ — с большим трудом, но в целом в этом сложно разобраться. Я подумал, что на Физтехе по-прежнему нет халявы и сказал: «Спасибо. Вы задали самый главный и сложный вопрос». И началась битва, 40 вопросов за три часа… В общем, Физтех марку держит. Задавали максимально сложные вопросы. И мне, конечно, это очень понравилось, это зачет по-настоящему.

