Юрий Михайлович Батурин поступил на ФРТК в 1967 году, однако спустя четыре года выпустился совершенно по другой специальности — с ФАКИ. Молодой студент твердо верил в мечту о покорении космоса и верно шел к ее осуществлению. Но прежде, чем оказаться в открытом пространстве, ученый попробовал себя в разных профессиях: продолжил обучение по направлениям «правоведение» и «журналистика», преподавал на Физтехе, работал помощником президента, а также секретарем Совета обороны России. И только спустя 26 лет заветная мечта выпускника МФТИ сбылась. Юрий Михайлович Батурин совершил два полета в космос: в качестве космонавта-исследователя и бортинженера. Редакция «За науку» поговорила с Юрием Михайловичем о воспоминаниях на тему космонавтики и Физтеха времен 70-х, когда многие хотели окунуться в сферу неизведанного пространства и стать причастными к изучению космоса.
Вы поступили в МФТИ на факультет ФРТК. Что заставило вас отказаться от трех пройденных курсов по этой специальности и начать двигаться по направлению к мечте?
Действительно, в школе я хотел стать летчиком и пройти путь до космонавта. Но в девятом классе у меня обнаружилась легкая близорукость, а я знал о строжайших медицинских требованиях, пришлось думать о смене профессии. На ФРТК я поступил по школьной инерции — мы с одноклассниками паяли приемники, собирали все более сложные схемы, и, так как у меня появились дополнительные знания в области радиотехники, я и пошел на этот факультет. Когда я учился на третьем курсе, увидел на одной из фотографий космонавта (тогда уже стали летать инженеры) в очках. Я понял, что близорукость — не приговор и подал заявление о переводе на ФАКИ. Меня приняли хорошо, я попал в самое правильное, с точки зрения моей цели, место — на кафедру члена-корреспондента Академии наук СССР (будущего академика) Бориса Викторовича Раушенбаха. И никогда об этом не жалел!
Какая была конкуренция на Физтехе в те годы среди студентов, которые хотели связать свою жизнь с космосом?
Работы на космос — сколько угодно. Хватало на всех, еще и оставалось. А в космонавты, собственно, особой конкуренции и не было. Вокруг много красивых задач, о которых увлекательно рассказывают наши преподаватели, а группы имеют числовую нумерацию, сплошная секретность, базы почти все — почтовые ящики (так назывались закрытые организации). Народ быстро находил себе интересные темы и особо не искал дорогу в космос. Среди тех, с кем я учился на кафедре Раушенбаха, тоже не было желающих. В предыдущем выпуске — один (не прошел медкомиссию). До него – Александр Серебров.
Популярная на Физтехе бит-группа «Призраки», образованная в 1968 году, кажется, с Ильей Ченцовым, как раз когда я учился на втором курсе, исполняла песню, где есть такие строки:
Не пиши ты мне писем, пожалуйста.
Дело есть, и его я, ей-богу, не выдумал.
Я тебе не отвечу не из милости и не из жалости.
Я давно не писал ничего, кроме формул и выкладок.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ах, как хочется в небо, разбежавшись, ворваться
И услышать команду: «Внимание! Взлет!»
Только нужно у пульта на Земле оставаться,
Чтоб мальчишек отправить в полет.
(Слова песни — И. Аглицкая, музыка — В. Чернышёв)
Такая идеология господствовала на Физтехе в наше время. Я, как и Саша Серебров, в некотором смысле, «out of line» — выбившиеся из общего ряда.
Каким Вы запомнили Физтех?
Маленьким (Главный корпус был только-только введен в строй), так что многие знали друг друга даже на разных факультетах, домашним (иногда экзамены у профессора на кухне сдавали), мужским (хорошо если одна девушка на группу доставалась), уютным, зеленым, брызжущим идеями и юмором, удивляющим глубиной проникновения в физический мир и его красоты, а за пределами Долгопрудного — окутанным флером мифов, легенд и баек, которые мы, впрочем, сами создавали частично.
Самое яркое впечатление после полетов в космос?
По-новому увидел и почувствовал наш мир, будто снял вечные затемненные очки.
Во время полетов вы принимали участие в проекте «Знамя мира». В чем заключалась основная цель миссии, какая была цель полета?
Инициатором программы «Знамя мира» выступила Комиссия по разработке научного и культурного наследия Николая Рериха. Целью программы было возвращение утраченного человечеством духовного единения. В нем участвовали с 1990 г. несколько экспедиций. Космонавтам даже читали лекции по философам-космистам, в том числе и по наследию Рериха. Мне в программе участвовать не довелось. Занятий по космистам у меня не было. Просто я оказался в экипаже, возвращавшем «Знамя мира» (вообще их было несколько), и присутствовал при передаче Талгатом Мусабаевым «Знамени мира» президенту Нурсултану Назарбаеву.
Были ли какие-то опасные моменты во время полетов?
Конечно, были. До сих пор каждый космический полет — испытательный. Но в интервью рассказы о них все равно не впишутся. Все подобные происшествия я описал в своей книге «Властелины бесконечности. Космонавт о профессии и судьбе». Только что вышло второе издание. Если интересно ознакомиться с закулисьем космической жизни, данная книга поможет вам в этом разобраться.
Как вы относитесь к современному развитию отечественной космонавтики?
С удивлением…
Согласились бы вы полететь на Марс?
Космонавт-врач Валерий Поляков, выполнивший в прошлом веке рекордный по длительности космический полет в 438 суток — результат, не перекрытый до сих пор, — сказал как-то, что на Марс должны лететь космонавты-пенсионеры, в возрасте. Во-первых, у них уже есть профессиональная подготовка. Во-вторых, им уже не нужна детородная функция. А в-третьих, скорее всего, не вернутся, а стариков не так жалко. Это не цинизм. Это точная оценка профессионала — космонавта и врача. Если в такой постановке задачи — конечно, полетел бы!
Чего вы пожелаете нынешним Физтехам?
Прислушивайтесь к тем, кто был до вас, но решения принимайте только сами. Не стесняйтесь садиться за парту и учиться вновь и вновь. Научитесь делать что-то лучше всех других. Не тратьте зря время — оно ресурс невосполнимый. Нет нужды строго следовать правилам старших, в том числе и тем, что я перечислил. У каждого своя дорога!
